То был звук приговора.

Каллиста Эрида резко села в своей походной кровати. Сердце отчаянно колотилось, кожа покрылась обильной испариной, а в голове затихали призрачные вопли. Сон о неизвестном городе рассеивался, словно туман, уносивший видения сверкающих башен, серебристых пирамид и величественных проспектов.

Она тяжело вздохнула и поднесла ладонь к голове, где уже нарастала пульсирующая боль. Мучительные толчки становились все сильнее, и тогда Каллиста, прижав ладони к вискам, спустила ноги на пол.

— Нет, — простонала она. — Опять... Только не сейчас.

Поднявшись с кровати, она неуверенно шагнула к стоявшему в изножье ящику. Если удастся добраться до флакона с настойкой кавы раньше, чем в голове взорвется огонь, она сможет избежать мучительной ночи.

Резкий спазм пронзил мозг, и она рухнула на колени, сдавленно вскрикнула и привалилась к кровати. Каллиста зажмурилась от боли, но и перед закрытыми глазами вспыхивали ослепительно-белые огни. Желудок сжался в тугой комок, и она постаралась сосредоточиться на его содержимом, поскольку стены палатки уже закружились перед глазами. Внутри нее разгоралось кровавое пламя кошмаров.

Она с трудом дышала от спазмов и непроизвольно комкала тонкую простыню скрюченными пальцами. Стиснув зубы, Каллиста все же пыталась доползти до ящика с вещами. Но боль взорвалась в мозгу мощной бомбой, и пламя этого взрыва пронеслось по нейронам и синапсам, опаляя кости черепа изнутри.

Каллиста наконец откинула крышку ящика и стала поспешно выбрасывать на пол одежду и немногочисленные личные вещи. Флакон с кавой был спрятан в вырезанном углублении в книге «Гимн Единству», ужасном образчике низкопробного подхалимства, на который никто не позарился бы.

— Пожалуйста... — стонала она, доставая потрепанную книгу.

Откинув обложку, она достала зеленый пузырек, полный мутноватой эмульсии.

Каллиста резко выпрямилась. Перед глазами начали появляться мерцающие искры, предупреждавшие о приближении огненного вихря. На дрожащих ногах женщина доковыляла до письменного стола, где среди прочего стоял кувшин с водой.

Но руки свело внезапной судорогой, и флакон выскользнул из пальцев.

— О Трон, нет! — вскрикнула Каллиста.

Пузырек ударился о пыльный пол, но, к счастью, не разбился.

Она нагнулась за лекарством, и в этот момент на нее обрушилась новая волна тошноты и боли. Принимать каву было уже поздно. Оставался только один способ выпустить из себя огонь.

Каллиста рухнула в кресло у письменного стола, дрожащей рукой схватила остро отточенный карандаш и выдернула из папки исписанный лист бумаги. Вся страница была заполнена торопливыми заметками о вчерашней невероятной экспедиции к Горе.

Каллиста резко перевернула лист. Внутренний огонь уже почти ослепил ее, глаза закатились, и опаляющий жар наполнил каждую молекулу ее существа. В немом вопле приоткрылся рот, и рука заскользила по бумаге судорожными рывками.

Мозг Каллисты Эриды выплескивал потоки слов, но она их не видела и не понимала.

Ее разбудила жара.

Каллиста медленно открыла глаза. Солнце Агхору уже заполнило ее палатку ослепительным желтым светом и гнетущей жарой. Женщина облизнула потрескавшиеся губы. Во рту пересохло, словно она не пила уже несколько дней.

Она уснула прямо за столом, и обломок карандаша все еще был зажат в пальцах, а перед глазами веером лежали исписанные листы бумаги. Каллиста со стоном подняла голову со стола. Яркое солнце слепило глаза, и спросонок она не сразу поняла, где находится.

Память постепенно восстановилась, и женщина смутно припомнила город своей мечты и его ужасный конец. В голове оставалась тупая боль — как будто психический кровоподтек, от которого оцепенело все тело.

Протянув руку, Каллиста налила воды из кувшина. На вкус она оказалась солоноватой, зато помогла очистить рот от скопившейся загустевшей слюны.

Капли воды пролились на стол, и Каллиста увидела, что все страницы заполнены торопливыми каракулями. Все тело ныло от неудобной позы, но женщина поднялась и попятилась от стола.

Она присела на кровать, не отрывая взгляда от бумаги и карандашей, словно они были не инструментами ее работы, а опасными хищниками. Каллиста протерла глаза, провела рукой по волосам и заправила их за уши, но никак не могла решить, что делать дальше.

За ночь было исписано множество листков, но Каллиста не понимала, хочется ли ей хотя бы взглянуть на результат последнего приступа. В большинстве случаев это были неразборчивые каракули или бессмыслица. Каллиста не имела ни малейшего представления, что все это означало, и в тех случаях, когда не успевала изгнать огонь наркотической настойкой, она просто рвала страницы на мелкие клочки.

Но только не сейчас.

Каллиста заметила, что угловатый почерк совсем не похож на ее собственный, и утренняя жара тотчас сменилась неожиданным холодком.

На измятых листах снова и снова повторялась одна и та же фраза, написанная тысячи раз.

Осторожными движениями тонкой кисти Камилла сметала пыль веков с погребенного в земле предмета. Его плавно изогнутая поверхность осталась совершенно гладкой, словно предмет и не пролежал в земле тысячи лет. Камилла осторожно отгребла землю. Состояние находки не переставало ее удивлять. На материале бледно-кремового цвета не было никаких следов разрушения, ни единого пятнышка.

Можно подумать, что его закопали только вчера.

Еще несколько бережных взмахов, и появилась округлая выпуклость, напоминавшая встроенный вокс-передатчик. Камилле никогда еще не приходилось видеть подобную конструкцию: предмет казался изготовленным из цельного куска материала. Она продолжала осторожно отгребать землю и радовалась, что обнаружила артефакт явно нечеловеческого происхождения.

Затем Камилла задумалась, вспоминая огромные фигуры в долине; материал, из которого состояла ее находка, был очень похож на корпуса гигантов. Насколько она могла судить, перед ней была часть такого же невероятно огромного сооружения. Дурное предчувствие вызвало неожиданную дрожь, но Камилла, как обычно, работала в перчатках и всегда соблюдала осторожность, не касаясь находок голыми руками.

Она выпрямилась и вытерла рукой пот со лба. Даже в тени, куда не проникали прямые солнечные лучи, было нестерпимо жарко.

Вскоре открылась большая часть предмета, и Камилла, подняв пиктер, сделала несколько снимков с разных расстояний и позиций. Эту камеру, старую модель «Сераф 9», подарил ей дедушка. Он приобрел аппарат у торговца оптикой на византийском рынке, а тот забрал его у убитого им же старателя в горах Торос, на окраине Анатолийского плато, в свою очередь купившего камеру еще до Объединения у надсмотрщика одного из уральских заводов, где она и была изготовлена сервитором-сборщиком, который прежде был человеком по имени Гектор Афаэц.

Камилла огляделась по сторонам и, задержав дыхание, прислушалась к доносившимся звукам. Ее команда сервиторов-копателей ритмично постукивала лопатами и кирками, со стороны поселения агхору доносился негромкий шум повседневной жизни, да временами поскрипывали соляные кристаллы, переносимые ветром.

Убедившись, что рядом никого нет, Камилла стянула перчатку с одной руки, открыв ладонь цвета слоновой кости, составлявшую резкий контраст с загорелым запястьем. И кожа на ладони была гладкой и нежной, чего никак нельзя было ожидать от человека, который целыми днями копается в земле.

Она медленно опустила руку на не до конца отрытый предмет и вздохнула от удовольствия. Вскоре приятное оцепенение распространилось по всей руке и достигло груди. Камилла, прикрыв глаза, отдалась во власть новых ощущений.

Она нащупала нить истории, связывающую все вещи с теми, кто к ним прикасался. Мир вокруг потемнел, но предмет как будто светился внутренним сиянием.

Это был боевой шлем, великолепный артефакт изящной формы, судя по несколько непривычным пропорциям, изготовленный чужаками. Он был стар, очень стар; настолько стар, что она с трудом могла представить себе такую отдаленность во времени.